Читать интересную книгу Прошедшие войны. II том - Канта Ибрагимов

Ходил Цанка на охоту только один, даже собак не брал, к тому же тех настоящих охотничьих собак, как у его дяди Баки-Хаджи, в округе и не осталось. Кругом были одни безмозглые дворняги. Иногда во время прогулки по горам его обуревала авантюрная мысль найти золотого козла Чахи, тогда он целыми днями в беспорядке где-то копался, строил планы, выпытывал, чертил какие-то схемы. Устав, ругал себя, корил за алчность и дармоедство, вновь увлекался охотой, с наслаждением бегал по скалистым просторам.

…В самом начале зимы в школу пришло сообщение, что из Грозного в Дуц-Хоте направили нового директора – женщину. (До этого функции директора выполнял абсолютно безграмотный завхоз – Дибиров Мухарбек.) В послании, доставленном в школу участковым милиционером, на магическом бланке райисполкома сообщалось, что прислана по распределению наркома образования Кухмистерова Элеонора Витальевна – директор начальной школы селения Дуц-Хоте, Веденского района и что она в данный момент ожидает организации транспорта для переезда из общежития Шалинского РИК до места назначения. В конце письма предписывалось всем органам власти содействовать исполнению данного письма.

Посовещавшись, завхоз и трое учителей местной школы решили послать в Шали сторожа-истопника Арачаева.

– Да как я поеду, у меня ведь нет коня! – возмущался Цанка.

– Что ты орешь? – успокаивал его завхоз. – Я для тебя дело делаю. Ты знаешь, какая она красивая и молодая?! Был бы я твоих лет, послал бы я тебя – сам бы на руках принес. Еще благодарить меня будешь, дурень.

Пришлось Цанке идти с просьбой к председателю колхоза. Диндигов встретил Арачаева всегдашним водочным запахом и с раздражением.

– Откуда у меня лошади, откуда у меня транспорт, на весь колхоз всего девять кляч, и тех, говорят, надо сдавать к Новому году на нужды армии. Даже не знаю, что делать, и тут еще ты со своими дурацкими просьбами. Да и вообще не пойму я, когда это Арачаевы коней просили, ведь у вас всегда табуны отборных коней были?

– Были, да с большевиками уплыли, – с ехидцей, жалко усмехнулся Цанка.

– Что шумишь, что болтаешь? – замахал руками Диндигов. – Сам знаешь, у них везде уши и глаза.

Он подошел вплотную к Арачаеву, взял за локоть отвел в сторону, как бы сторонясь председательского стола.

– Я тебе еще не сказал, – шептал он перегаром в ухо Цанка, – ведь Белоглазова то ли перевели, то ли посадили, но то, что нет его в нашем районе, это точно. Так что и наши дела худы. А ты со своей директоршей пристал.

Наступила пауза, оба оценивали ситуацию, делали хладнокровный вид, хотя внутри у Цанка что-то дернулось. Даже напоминание об органах власти вызывало в нем неприятные, какие-то надрывающие чувства. Тем не менее улыбнулся, махнул рукой.

– Туда ему и дорога, дай Бог, чтобы всех их отсюда убрали.

– Что ты городишь? Говорят, он был более-менее человечным, а кто будет взамен, кто знает?

– Брось ты об этом, – пытался уйти от этого разговора Арачаев, – ты мне коня дашь или нет?

– Как вы мне все надоели! Думаешь, ты один, приятель? Вся округа в колхоз просить приходит.

– Я-то ведь не для себя. Ведь директора школы везем, а она, говорят, молодая, красивая, умная, русская… Наших детей учить будет.

– Как ты мне надоел! Ладно, дам, только отстань.

Они попрощались, и Цанка уже выходил из конторы, когда его догнала секретарь председателя с просьбой вернуться.

– Так давай выпьем по сто грамм, – говорил Диндигов Цанке, доставая из тумбочки начатую бутылку водки, скудную закуску. – А то в первый раз ко мне зашел и без угощения – даже неудобно.

Выпили по одной, быстро пропустили вторую. Говорили о погоде, урожае прошлом и будущем, и вдруг Диндигова озарило:

– Слушай, Цанка, что мы будем зря телегу гонять в Шали и обратно, ведь я должен завтра туда по делам ехать. Я и привезу ее… Давай письмо, – он с трудом прочитал текст. – Элеонора Витальевна. Ну и имя! Так значит, говоришь, молода и красива?

– Да, – кивнул Цанка.

– Ну ладно, не будем ведь мы на простой телеге везти директора школы, тем более женщину, да еще молодую… Сделаем по-человечески, я сам заеду, на бричке привезу. Так что не волнуйся.

После этого вышел Арачаева провожать до дверей конторы. Хлопал по плечу, как друга, радовался. А через день в ранних сумерках у калитки остановилась знакомая бричка. Дежуривший в школе Цанка, не выглядывая в окно, по звуку понял, что приехал председатель, выбежал встречать гостей. В дверях в упор столкнулся с Диндиговым. Глаза председателя горели гневом.

– Ты негодяй, – проворчал он, – «красавица-красавица», какая к черту красавица – пугало огородное.

– Ты что шумишь? – перебил его Цанка.

– Как не шуметь? Из-за твоей брехни два дня мучился… Какой она директор – с голоду вот-вот помрет.

– Да перестань ты, – толкнул председателя Арачаев, – вдруг она понимает.

– Ни черта она не поймет, не здешняя. Короче, забирай свою «красавицу», пустомеля.

Из-за спины Диндигова показалась тень. Цанка мельком бросил взгляд и сам ужаснулся: перед ним стояла высокая, точнее даже просто длинная, худющая девушка, в очень коротком, поношенном тонком пальтишке. На ногах поверх не по размеру больших, залатанных в пятках шерстяных носков домашней вязки были надеты поношенные, грубо перешитые летние штиблеты.

– У тебя водка есть? – отвлек Цанку от девушки вопрос Диндигова.

– Нет, – продолжая с удивлением смотреть на нового директора, ответил отвлеченно Цанка.

– Никогда у тебя ничего нету, – пробурчал недовольно председатель. Потом, обратившись к своей попутчице, на русском языке сказал короткое «до свидания» и тронулся к выходу со школьного двора.

– Погоди, а ее вещи? – крикнул вдогонку Арачаев.

– Все ее вещи в ее руках, – не оборачиваясь, буркнул Диндигов.

Цанка только теперь обратил внимание на маленький сверток в руках учительницы.

– Я Арачаев Цанка, сторож и истопник в этой школе, – сказал он четко, по-казенному. – Добро пожаловать в начальную школу Дуц-Хоте.

– Здравствуйте, – мягким, грудным голосом ответила девушка, чуть улыбнулась, – меня зовут Кухмистерова Элеонора Витальевна.

– Заходите, – он широко раскрыл дверь, пропуская вперед нового директора.

Размещающаяся в бывшей мечети начальная школа Дуц-Хоте имела всего шесть комнат и подсобку, вроде кладовой, где обычно ночевали сторожа, Цанка и его сменщик, глубокий старик Мовтаев Макуш. Одна из комнат была отдана под учительскую, в ней сидели четыре полуграмотных местных учителя, завхоз. Еще одна маленькая комнатенка была оборудована под кабинет директора, туда и провел Цанка Элеонору Витальевну.

– Сегодня одну ночь Вы проведете здесь, а завтра завхоз найдет вам жилье, – сказал Цанка, проводив девушку в кабинет директора.

Кухмистерова растерянно огляделась: в помещении было темно, мрачно, сыро. Через минуту Цанка принес керосиновую лампу, стало чуть веселее, живее.

Кабинет директора представлял собой четыре голые стены с портретом Ленина, тусклое маленькое оконце, два списанных в райкоме стола, четыре стула. К приезду директора завхоз из дома на одну ночь принес что-то наподобие матраса, твердую, из спекшейся бараньей шерсти подушку и такое же невыразительное одеяло.

– Только сегодня так, а завтра, надеюсь, будет получше, – извиняясь, говорил Цанка.

Элеонора Витальевна вздохнула, как-то неуклюже села на скрипучий стул.

– Благодарю, – тихо вымолвила она, – извините, пожалуйста, как, вы сказали, вас зовут?

– Цанка, Арачаев.

– А отчество?

– Я не барин, можно по-простецки, – улыбнулся Арачаев.

– И тем не менее?

– Отца звали Алдум.

– Значит, Цанка Алдумович.

– Видимо, так, но это лишнее.

Кухмистерова посмотрела по сторонам, положила свой скудный сверток на стол.

– Вы хорошо говорите по-русски. Где вы научились?

Арачаев только хотел рассказать о своих «университетах», но в это время с шумом хлопнула входная дверь и послышались торопливые шаги Дибирова Мухарбека. Маленький, от природы полный завхоз вихрем влетел в крошечный кабинет директора. Он принес с собой терпкий запах чеснока, сырость и суету. От его резких телодвижений слабый огонек в керосинке замигал, задергался, оставляя на стенах неровные тени длинного, худого Арачаева и короткого неуклюжего Дибирова.

Завхоз знал всего три русских слова: «зрасте», «спасибо» и «харашо». Пытаясь показать свои познания, он разом выпалил эти слова новому директору, потом резко замолчал, ожидая реакции нового руководства на его широкие познания. Поняв, что впечатлений никаких нет, он всмотрелся в Кухмистерову, сделал вперед решительный шаг, уперся в нее глазами, удивился.

– Да что это за директор? – воскликнул он на чеченском. – Да это ведь ребенок! Да она вот-вот переломится от худобы!